Жизнь Александра Николаевича Скрябина пришлась на конец XIX –начало XX века. В это время художникам пришлось потесниться, уступив изрядную часть своего дохода фотографам. Отныне даже люди среднего достатка, раньше долго собиравшиеся заказать живописцу единственный портрет, могли позволить себе целые фотохроники – с крещениями детей, свадьбами, семейными пикниками, постановочными фото на фоне нарисованных видов и настоящими путешествиями…

Благодаря чуду фотографии и жизнь Скрябина оказалась фиксированной достаточно подробно. Сохранилось множество его фотопортретов: трогательные детские снимки, фотографии коротко стриженного кадета, юного студента, молодого щёголя с пышной шевелюрой и бородкой-эспаньолкой, признанного музыканта…

Впрочем, живописные и графические портреты Скрябина тоже сохранились – композитор был знаком и даже дружен со многими художниками, и некоторые из них оставили нам его изображения. В фондах Музея находятся посмертный живописный портрет А.Н. Скрябина работы Э.О. Визеля, выполненный в добротном академическом стиле, энергичный этюд немецкого художника Р. Штерля, увековечившего одно из гастрольных выступлений композитора, и несколько прекрасных графических набросков Л.О. Пастернака, часто рисовавшего Скрябина за роялем. Скульптурных изображений композитора было создано немного, но одно из них – прижизненный бюст работы С.Н. Судьбинина, ученика О. Родена – тоже находится в фондах Музея.

К сожалению, ни Штерль, ни Пастернак, ни Судьбинин не оставили воспоминаний о рабочем процессе, о том, насколько Скрябин был «удобен» или «неудобен» как натура. Зато об этом написал А. Головин, создавший последний прижизненный портрет композитора:

«Незадолго перед войной 1914 г. у меня возникло желание написать портрет А.Н. Скрябина. Познакомил меня с ним П.П. Сувчинский, пригласивший его ко мне в мастерскую. Припоминаю, что этому приглашению предшествовали особые тактические приёмы, был приглашён в тот же день Зилоти, как человек, популярный в музыкальных кругах и близко знавший Скрябина, разговор о портрете велся исподволь, и т. д.

Скрябин интересовал меня как замечательный музыкальный талант, яркий и своеобразный. Как человек, он казался мне несколько загадочным, странным. Он был из тех людей, о которых не знаешь, как к ним "подойти". Держался он довольно замкнуто, предпочитал беседовать на отвлечённые музыкальные темы. Будучи в хорошем настроении, он оживлялся и становился увлекательным собеседником. Но это, кажется, бывало с ним редко.

Скрябина я написал во весь рост, во фраке. Позировал он не очень старательно и однажды удивил меня своим поведением: в то время как я сосредоточился над своей работой и смотрел на холст, а не на модель, Скрябин тихонько подошёл ко мне сзади. Не замечая этого, я продолжал работать, а когда поднял глаза, чтобы взглянуть на модель, увидел, что Скрябин исчез. Я был озадачен: по-видимому, он ушёл? Но оказалось, что Скрябин уже давно стоит за моей спиной и наблюдает за работой, решив, что я могу обойтись без модели.

В 1915 г. Скрябин умер, и портрет мне пришлось заканчивать уже по памяти. Потом у меня взял его торговец картинами Чеккато и отвёз в Москву. Там он предлагал портрет Третьяковской галерее, которая собиралась его купить, но не располагала в то время свободными средствами. Чеккато продал портрет Скрябина какому-то московскому меценату, но кому именно – не помню, и дальнейшая судьба этого портрета мне неизвестна».

К счастью, нам повезло больше, чем художнику – мы точно знаем, где находится этот портрет – но, увы, он не в Музее А.Н. Скрябина, а в Российском национальном музее музыки (бывшем Музее музыкальной культуры им. Глинки).

Большая часть фотопортретов А.Н. Скрябина сделана профессиональными фотографами, многие – в фотоателье. Наш герой на них неизменно франтовато одет, тщательно причёсан, сосредоточен и вызывает ощущение человека, старающегося выглядеть эффектно и значительно. Порой такие фотографии производили обратный эффект, и человек, познакомившийся со Скрябиным, удивлялся, что в жизни он вовсе не так напыщен и нарциссичен:

«Он был приятнее упомянутых "эпатирующих" изображений: и шевелюра, и усы не имели той "жениховской" взбодрённости; неизбежная элегантность фрачного костюма не выдавала нарочитого стремления к дендизму. Фигура – миниатюрная, хрупкая (но не "щуплая") – пропорциональная и изящная. Лучистые глаза, ласковая полуулыбка. Европейская воспитанность, согретая приветливостью и задушевностью» (А.Н. Дроздов, пианист, современник А.Н. Скрябина).

Тем интереснее видеть редкие любительские фотографии Скрябина без «маски» – улыбающегося, играющего в шахматы, щурящегося от солнца, сидящего с женой и друзьями на траве… Один из лучших любительских фотопортретов композитора сделан его другом инженером А.Э. Мозером сразу после завершения симфонической поэмы «Прометей» – Александр Николаевич, застигнутый фотографом врасплох, не успел ни вернуть лицу обычное закрыто-любезное выражение, ни привести в порядок растрёпанные волосы.

Но как ни старался композитор создать для потомков образ человека исключительно серьёзного, строгого и даже величественного, современники ему это не позволили, дополнив портретную «скрябиниану» несколькими довольно ехидными шаржами – как нарисованными, так и вербальными.

Вот так описывал свою встречу со Скрябиным поэт Андрей Белый: «С какой утрированной вежливостью поворачивала ко мне бледная фигурочка Скрябина свой расчёсанный и пушистый гусарский ус, доминировавший над небольшою светловатой бородкой, в то время как тонкие пальчики бледной ручонки брали в воздухе эн-аккорды какие-то, аккомпанируя разговору; мизинчиком бралась нота "Кант"; средний палец захватывал тему "культура"; и вдруг – хоп – прыжок указательного через ряд клавишей на клавиш: "Блаватская!"»

Карикатуристы, как и Андрей Белый, не оставили без внимания ни скрябинское щегольство, ни маленький рост, ни «гусарские» усы. Обижался ли композитор на шаржи? Вероятно, да. Но, возможно, он утешал себя мыслью, что на того, кто не интересен, шаржи не рисуют.